Недаром они сначала заговорили о зубах. Вот она, неправильность.

— Картину, ты сказала, реставрировали?

— Носить такие же платья… что? А, ну да. Немного.

— Хорошо так отреставрировали. Со вкусом. Просто глянь: у неё зубы…

— У всех зубы, чудак.

— Но у неё здоровые зубы.

— А что тут удивительного?

— Вот ты говоришь: пожить… Всё-таки это средневековое время, и понятия о гигиене сама знаешь, какие там были. Вернее, их фактически не было… А тут — зубы. Даже не желтоватые, а белые! И ровные, аккуратные. Прямо улыбка киноактрисы. Реставратор, видно, подкрасил.

— Хорошие зубы — это ещё и наследственность. Не будь занудой.

— Если за ними не ухаживать, никакая наследственность не поможет. Чистили ли зубы в средние века?

Наташка пожимает плечами.

— Не знаю, — говорит она. — Но платье и правда роскошное.

Рыжеволосая улыбается из позолоченной рамы.

Что ж, маркиза…

Характер у неё, конечно, был дерзкий и неуживчивый, и деспотичные капризы наверняка имели место быть рядом с истериками: худоба нередко друг невроза. У нее были любовники, которых прошляпил — или с чем смирился — пожилой благообразный рогоносец-муж, и вряд ли были дети. Или же — пара каких-нибудь бледных и малохольных, вряд ли прижитых от супруга и точно спихнутых на кормилицу. Хорошая мать из маркизы Дрю не вышла бы. Своих служанок она, разумеется, гоняла почём свет стоит. Волосами, должно быть, гордилась. Страдала какими-нибудь благородными недугами вроде мигрени, и умела картинно падать в обмороки, и самым лучшим развлечением видела сплетни, и благочестиво ходила в церковь, и ненавидела красивых крестьянок… А потом кто-то взял её и нарисовал — может, всё тот же любовник, увлекавшийся по совместительству живописью. Спрятал в сундук, запер на замок — хотя бы портрет, потому что не смог женщину. Таких колючих попробуй поймай…

Но, честное слово, внешность-то — сильно на любителя.

— Ты так её разглядываешь — смотри, не потеряй голову…

— Не в моём вкусе, — говорит Роман обиженно. — Такие тощие кости.

Спутница смеётся и толкает его локтем в бок.

— Между прочим, ты тоже тощий. Ладно, пойдём. У нас ещё пять залов впереди…

Пастилок в кармане пальто не нашлось — зато там лежал пустой конверт из-под письма, который Роман не-получил несколько дней назад. Роман и забыл, что положил конверт в карман. Он потрогал плотную бумагу, ощутил шероховатость того места, где был испачканный чем-то адрес некой Милены, вздрогнул и одёрнул руку. Начал накрапывать дождь, но у входа, внизу отлакированных многими ногами ступенек лестницы из серого гранита, так кстати обнаружилась дежурящая стайка оранжевых с белым такси.

— А ты что, пешком? На метро?

Пока ещё мелкий, моросящий, почти нечувствительный и прерывистый — словно подготовка к затяжным осенним ливням, дождь покалывал кожу на лице и руках. Но здесь, на улице, оказалось гораздо приятней — никакой болтовни, беготни, школьников, фотоаппаратов и насмешливых мёртвых образов. Духота, неприятно окутавшая, постепенно исчезла.

— Дальше будет ещё хуже, так что это — почти курорт. А вообще — гулять для здоровья полезно.

Наташка снова рассмеялась и спрятала лицо в отвороте плаща.

— Оптимист! Мне нравится твоё настроение.

— Мне тоже оно нравится. Нетипичное какое-то…

— Спасибо, что составил компанию.

Столичная хмарь, большой мрачный клубок мокрой серости, вдруг показалась радостно-яркой.

— Было бы за что, — сказал Роман.

Большей благодарности, чем слова, он не ждал и потому смутился, когда Наташка крепко обняла его. Тёплое, краткое, отчасти сдержанное, но искреннее и душевное объятие — чем не награда за все музейные мытарства? Щёлкнула, раскрываясь, дверь ближайшего такси. Водитель, грызущий семечки, быстро сплюнул шелуху в пластмассовый стакан и убрал его в бардачок.

— С понедельника наш холодильник на ремонте, помнишь? Так что не приноси на работу портящееся.

— Помню, помню… Но кто-нибудь из наших точно притащит.

— Тогда поможем ему по-дружески. Всё слопаем, чтобы не пропало. Пока! Курортник… Смотри, чтобы нос не сгорел.

Он помахал ей рукой в усеянное каплями стекло, когда автомобиль с горящими на крыше шашечками развернулся и выполз на проспект. Крутящиеся двери вестибюля за спиной выплеснули ещё одну группку говорливых и весёлых людей. Вечер, в общем-то, оказался вполне неплохим — только в следующий раз, пожалуй, следует всё-таки пригласить Наташку в кафе.

И оно встретилось ему на пути совершенно случайно — может, откликом на эти мысли, а может, оттого, что от долгих брождений по многочисленным залам всё навязчивей и громче начал заявлять о себе голод. Или ноги сами привели. Судьба.

Роман заметил вывеску, когда проходил под желтеющими ещё клёнами бульвара. Один листок, отяжелевший от мороси, оторвался вдруг от своей ветки и мягко планируя, стал опускаться в грязь, и Роман бездумно вытянул руку, чтобы поймать эту яркую звёздочку. Повертел, разглядывая, силясь вспомнить какое-то детское, связанное с клёном гадание. Что-то о прожилках, кажется… Они у листа были яркие, красные и ветвистые, как кровеносные сосуды. Похожие на человеческие. Что это значит: будешь долго жить или, наоборот, мало? Улыбнувшись, он поднял голову и упёрся внезапно глазами в точно такой же листок — только выкованный из железа, а потом уже увидел рассеянный свет широких окон-витрин. Уютный, приглашающий. Деревья, тронутые слабым ветром, чуть заколебались. Роман прочёл, подойдя поближе, сплетающиеся слова над тёмной дверью входа: «Под клёнами». Кафе? За окнами висели тяжёлые на вид гардины и виднелись краешки круглых, застеленных бордовым столов. Зайти, что ли… Он потоптался на коврике и толкнул наконец дверь рукой. Тонко звякнул колокольчик. Роман шагнул в тепло и сразу ощутил пряный жаркий запах, тянущийся с кухни, — запах расположил к себе и заставил живот забурчать.

Совсем юная официантка с такой широкой и жизнерадостной улыбкой, словно Роман был её потерявшимся и наконец найденным братом, восторженно приветствовала его появление. Роман немного неловко ответил ей, огляделся, заметив несколько других посетителей, и сел за ближайший к кухне и барной стойке стол. Ему не хотелось смотреть на улицу, где мельтешили под дождём люди. Зато хотелось есть.

— Два кофе по цене одного, — доверительно сообщила официантка. — А такому милому, вымокшему под дождем человеку, как вы, да ещё пришедшему к нам с нашим, так сказать, талисманом, я к тому же принесу пирожное. Бесплатно.

Она кивнула на по-прежнему зажатый в пальцах Романа поникший листок и хихикнула.

— Это я случайно, — смущенно сказал милый и вымокший.

— Случайностей не бывает, — назидательно отозвалась девушка и положила меню на стол.